Михаил Санаров

Творений с таким названием множество в разных жанрах. Тема не прекращает будоражить наше сознание. Танго танцуют все – кто как может. Его темперамент помнит стар и млад, и монахиня и шлюха… Танго – это вечная страсть! И нет прекраснее пылких явлений на смертном одре, они воплощают былое, настоящее, несбывшееся… Словом, вас ждет еще один экстаз!

Элегия

Налей мне,  Дионис,  напиток  жгучий
из ветра и роз и гомерического смеха.

1

У него видение: во мраке высвечивается скелет и как у ангела крылья, – косы с рваными, кровавыми лезвиями…

– Сгинь, косорёбрая! – отмахивается жилистыми руками умирающий. Он вытягивает худую шею, голова с взъерошенными седыми волосами трясется, запавшие глаза негодуют. – Сгинь, небожество! Я не верю в твое воплощение: твой образ – бред…
– И дочеловек-бог есть плод людской фантазии, – шепелявит костлявая, – так и я, послелюдина-смерть, противоположность такого же вымысла. Но в отличие от мифа-бога я – явь каждого.

– Чего ты хочешь, явная?

– Танго любви! – гнусавит смердящая.

– Меня тошнит от тебя.

– Я явлюсь тебе подобно Прекрасной Елене, стану как Беатриче для Данте Алигьери, как Иоко Ионо для Джона Леннона…

– Я не великий, малоинтересен.

– Я вознесу тебя! Все твои неосуществленные желания сбудутся в нашем страстном танце, ты заново прочувствуешь значимые события минувших лет, полнее доживешь свою жизнь. Жизнь, в которой недолетал, недолюбил.

– В последнем ты права. Жизнелюбие во мне выплескивалось через край. Я любил и был любим, но мне хотелось чего-то большего. Я покорял небо, устремлял ввысь сверхзвуковые истребители, мечтал о космических путешествиях…

– И ты был в отряде космонавтов. Тебе грезились открытия новых планет, неземная любовь, вселенская страсть… Но произошло непоправимое. Необоснованные исследования на сложнейших установках навредили тогда здоровью многих участников космического отряда. Тебя тоже списали с летной работы. Жизнь казалась потерянной. Несбывшиеся мечты только утихли, но они остались в твоей душе навсегда. Небо, космос долго снились тебе. Я восполню это белое пятно твоей мечты. Я покажу тебе несравненные по красоте звездные скопления, переливающиеся сияния шаровых туманностей, мерцающие окрестности гигантских звезд, фейерверки взрывающихся планет…

– Зрелища с гибелью цивилизаций я не желаю.

– О да, ты гуманист, ты не снимал скальпы, не пытал себе подобных, не по своему желанию пикировал на цели, пускал ракеты, бомбил и был чуть не убит сам. Тропа войны придумана не тобой, самой природой, ты был только ее воином, исполнителем естественного закона ограничения. Теперь тебе стало жалко миры, но, как и люди на Земле, Вселенная тоже нуждается в прополке – происходит лишь удаление избыточности.

– Сейчас я не способен ни на что, и ты отвлекаешься попусту. Трата времени грозит переполнением.

– Я множественна, прореживание не прекращается ни на секунду.

Однако мы отвлеклись.

Итак, я открою тебе несбыточный рай, ты познаешь транссирующие импульсы инопланетных прелестниц…

– В рай с семьюдесятью девственницами и со сказочными яствами я не верю, – пытается немощный приподнять впалую ребристую грудь. – Однако ты сладко шамкаешь…

– Браво! Ты начинаешь чувствовать меня. Я стану твоей сладкоголосой эвтаназией.

Занавес Бесконечности открыт. Маэстро, белое танго!

2

Мелодия вечности и ликующей молодости заполняет небесный свод. Одухотворенные, поэтичные Он и Она – два обнаженных тела в трепетном объятии, соединенные роденовским поцелуем, уносятся звездным водоворотом в глубь Вселенной.

Танго соединяющихся, замирающих, размыкающихся, стройных, гибких тел. Эфирно-невесомая дева, то розовая в созвездии Ориона, то лучащаяся в Туманности Андромеды, золотистая в черных дырах, она источает благовоние озона, ласкает нежными нейтронами в галактике N GC7742, свежестью Магелланова Облака прикасается к груди землянина, обвивает его шею просвечивающимися руками в многоцветных окрестностях звезд Антарес, Денеб. Адреналин наполняет Его кровь при обгоне кометы Хейла-Боппа. Средь взрывающихся звезд их наэлектризованные тела пульсируют импульсными разрядами.

Лишенные отпечатка земного высокомерия прелестные черты вселенской девы чувственны, локоны поднимаются и опускаются в такт дыханию. Из-под ярко-темных бровей глаза горят сиянием чудесного созвездия. Изящный профиль носа и четкие линии губ придают утонченному лицу особую изысканность, под стать остальному космическому творению тела.

– Зовут меня Иная, мой прекрасный принц, – говорит звездная сеньорита, – нам предстоит путешествие в Млечный Зов.

На предплечье Инаи землянин замечает татуировку «HCl», спрашивает, что она означает. Невольно ловит себя на том, что не услышал собственного голоса.

– Обитатели Млечного Зова общаются телепатически, – безмолвно отвечает инопланетянка, – такие тату-прививки делаются с рождения: мы стерильны, не знаем болезней. Труд не изнашивает нас. Всем управляет виртуальная роботизация:энциллографы считывают с мозговых сфер наши мысли и передают их в компо-преобразователи, выходящие из них кодовые шифры попадают на роботы, те производят на технократических предприятиях оборудование, продукцию, убирают города, обслуживают обитателей, живущих в гротах-садах…

Землянин и Иная в  эллипс-капсуле облетают по орбите Млечный Зов. Взору предстает огромное лавинообразное светило с десятком в нем полупланет. Атмосфера полушария, в которую они оседают, полувоздушна-полуводна. Растительность стелется цельным покровом, делящимся на разнообразные по форме и цветам листья. Лиственные и хвойные растения цветут сразу созревшими плодами. Беззвучные шумы флоры землянин слышит внутри себя, там же продолжается мелодия танго – фантазия космической музыки – хрустальное звучание бесконечности.

– А теперь, Великий посланец, – телепатирует инопланетянка, – видишь, с какой триумфальной почестью тебя встречают равнодостойные обитатели Млечного Зова.

Одетые в набедренные повязы и нагрудные топы, инопланетяне свободно и торжественно шествуют множественной свитой за влюбленной парой, приветствуют их поднятыми руками, веселятся и вкушают с ними играющие необыкновенно вкусные экзотические яства, утоляют жажду пенящимися всеми цветами радуги напитками,  предаютсятанцпантомимам.

Иная ведет партнера на текущую туманом реку, к парящему над отвесными породами водопаду. На ее коврово-бархатных берегах зовяне любвеобильствуют. Множественная полуконтактная телепатическая оргия.

– Кажется, ты не верил в рай с прелестницами? –  вопросительно смотрит на спутника инопланетянка.

– Это же сплошной…

– Разврат – это по-вашему, а здесь нравственные заповеди передаются генетически. Зовяне в любви преданно-парны и вместе с этим без предрассудков в устраиваемых оргиях. О чем с сомнением мечтает большинство на Земле, здесь лишено предвзятости. Говоря словами вашего землянина Карла Маркса, нам тоже не чуждо ничто человеческое. Но здесь нет однополой любви, нет педофилов, мазохистов.

Возвратившись в грот-сад и оставшись наедине, землянин и Иная под аккорды танго транссируют в полуобъятии, чуткое магнитное поле поддерживает над гладкой растительностью ложе космической пары. Посланец испытывает ощущение некой полудостаточности: будто прикасается к ласкающему меху, но надеть полное неги одеяние не может.

Расписной свод грота напоминает ему родную планету. Его мысли устремляются через сад за арку с резными колоннами. Экзотика чужеродной природы и памятные картины земных пейзажей порождают запутанное противоречие. С одной стороны, ему хочется подробнее узнать эту новую космическую цивилизацию, а с другой, этому мешают сумрачное настроение, нарастающая в мелодии танго тревога.

– Я боюсь вернуться назад слишком поздно. Боюсь не застать при жизни родных. Если верить Эйнштейну, земное время многократнее космического…

– Волнение резонное, но напрасное: этот час – твоя молодость.

– Но я не чувствую сердечных волнений, – не удовлетворен посланец.

– У обитателей Млечного Зова оно только мотор, – поясняет смерть, – его трепетание осталось в миллиардном прошлом.

– Этой «полу»: получувственности, полуупругости тел, полуконтактной любви, всей этой полуосязаемости мне ближе весомое, чувственное, такое родное, земное. Так хочется мерзнуть под метелью, пить пиво в тени цветущей акации, смотреть на проносящихся в воздухе стрижей, возмущаться неубранным мусором…

– Земля – она грешная! – замечает костлявая. – Не боишься, что там есть такое, от чего перекосит всю твою совесть?

– Там мой рай! Там мой ад!

3

Смерть предстает в земном облике молодой женщины.

– Кто я? Вспомни. Меня-то тебе не забыть – Вальку Ветрову! Тебя, тогда еще молодого, я полюбила всем сердцем, трепетно, безумно. Соблазнила, совратила, но не влюбила. Непредсказуемая, неправильная, я не  была  твоим  идеалом, о котором мечтал недавно уволенный офицер. Коротко  подстриженные волосы  не  вились.  Нос  не  вздернутый – с горбинкой. Раскосые глаза и скуластое лицо  делали  меня  похожей  на  дикарку. Ты не оценил природной красоты пылкого тела, не понял искренности чувства.

На тебя, такого симпатичного, кудрявого, голубоглазого блондина засматривались все женщины стройтреста. Ты, инженер гражданской обороны (по-настоящему никому не нужный, обычно ничего не делающий), был полон энергии, работал вдохновенно, проводил занятия, учения, снимал фильмы. Будучи председателем профкома, ты организовывал праздничные застолья, туристические поездки, посещения выставок, театров. Неженатый, познавший немало женщин, ты тогда жаждал любви, был одержим поиском спутницы жизни. Тебе она виделась умной и красивой, благопристойной, заботливой матерью.

В отличие от тебя я работу не любила: полная дура в бухгалтерии, мучительно отсиживала положенные часы. Острая на язык, травила о своих выдуманных приключениях в кафе, ресторанах, парках и слыла ветреной, распутной, «чокнутой». От нелюбви меня штормило, заносило. Всю ночь напролет я могла у костра в лесу пить, курить с парнями. Но ни разу руки нелюбимого не лапали меня, и я страшно боялась на таких пирушках мужской похоти, страшилась пойти по кругу.

К твоему разочарованию, а точнее, к облегчению от каких-либо обязательств совести, я не была девственной, ты мой второй любимый. Вспомни, как это произошло. Был ленинский  субботник, точнее, он уже заканчивался. Уже никто не работал, а ты все копал и копал истоптанный газон. А я всем наперекор одетая не по-рабочему, а в мини-юбку и обтягивающую блузку мешала тебе работать, призывая бросить лопату, острила, что у нее всего лишь одна нога, а у меня их две, и они не такие прямые… Естество в тебе взяло верх, и ты пошел меня провожать. И я, виляя бедрами, продефилировала перед имевшими на тебя виды трестовскими сучками.

Как сказал Бальзак; «быть честной, недоступной для света и куртизанкой для мужа, быть женщиной гениальной вообще!» Я фантазировала: у нас будет своя квартира, первым делом обустрою спальню. Но ты и в постели был правильным офицером. Мое лидерство, активность и попытка раскрепостить тебя отзывались еще большим неприятием меня.

Ты читал мне свои графоманские стихи, водил меня по театрам. А я, «дикарка», между прочим, и дочь дипломата, была твоей классной дамой, учила тебя, неотесанного, «правилам хорошего тона», учила целовать дамам ручки, вставать, когда женщина входит в помещение, позади ее подниматься по лестнице, а спускаться впереди…

Я знала: нам не быть долго вместе, знала, что никогда не полюбишь меня. Я и не ждала этого, только хотела, чтобы ты лгал мне об этом. Мне хотелось быть обманутой, хотелось глотка счастья с тобой. Но ты, такой честный, такой правдивый, врать не умел.

Ты, сердцеед, и в театре шарил глазами по женщинам, выискивая все ту, единственную, правильную. В ответ, выходя меж кресел в проход, я била пяткой по откидным сиденьям, и ты, одетый в тройку с бабочкой, готов был от стыда провалиться сквозь землю. На улице я сбросила с себя туфли, убежала босиком по снегу от тебя навсегда. Навсегда из этого города и от себя, из своей жизни. Ты, конечно, мог бы догадаться о моей смертельной простуде, но боялся об этом даже подумать.

Ну что, узнал свою Вальку Ветрову, посетившую тебя на смертном одре. Узнал. Вон как свело, перекосило твою совесть, сердцеед.

Успокойся. Я не виню тебя ни в чем. Теперь я, твоя смерть, обману тебя. Видишь, какой я явилась умницей-Валенькой, несравненной, как Прекрасная Елена, благопристойной подобно Биатриче, застывшая перед тобою в реверансе, с таким лирическим одухотворенным лицом, с такой гармонией красоты телесной и красоты духовной!!!

Приглашай, кавалер, деву, прижимающую нежными пальцами к груди  розы, приглашай сокровенную на танец любви. Я буду робко смотреть в твои голубые глаза, ты будешь горд за меня, и я не сдеру с тебя первой трусы. Чувственное, медленное танго соединит нас. Ты мой!

Страстнее, страстнее ласкай смердящую! Крепче, крепче обнимай костлявую!

4

Сон прерывается. Умирающий тянется за судном. Облегчившись, снова засыпает. По мере накопления очередной порции жидкости в мочевом пузыре у него начинается новое сновидение.

Вековые сосны. Лазурные лучи солнца струятся, играют меж деревьев. Оркестр исполняет танго. Танго заполняет лесной бор. Музыка перемежается ревом бензопил.

– Ты чего-то пугаешься. Ах да: лес-то заповедный, реликтовый. Не устоять исполинским соснам перед лесной мафией. Взятки решают все. Вот и появляются пни после санитарных прорубок, придумываются противопожарные просеки, и твоя пилорама работает на полную мощность. Тебя гложет совесть, по крайней мере сейчас, во сне. И ты бежишь из этого священного леса, ты, человек, царь и Бог. Но ты не выше природы, ты только ее часть. Сон превращает тебя в туман, росу, искрящуюся на траве алмазной россыпью. Одна такая росинка подрагивает от ветра между стебельком и узким длинным листком. К ней взбирается муравей утолить жажду. Росистую траву корова захватывает толстыми теплыми губами. А ты, усталый, опустошенный, волочишь ноги по мокрой осоке, спотыкаешься о кочки. Тень накрывает окрестность. Ты все потерял.

А казалось, имел все! Наконец нашел свою единственную, желанную, целомудренную, с вьющимися до плеч волосами, ее нос не придавал диких черт внешности, розовые губки навевали в тебе умиление, а большие умные глаза до самой свадьбы окатывали строгостью твою похоть. Все, что ты загадывал увидеть в благоверной, все сбылось в ней: и ее работа искусствоведа, где она, чинная и обаятельная, водила экскурсии по залам музея, тебе нравилось видеть ее грациозной за пианино, изящной и легкой в танце, а еще больше отмечать восхищение ею твоими знакомыми. И ты тогда даже предположить не мог, что прямая линия вашей любви переломится однажды в любовный треугольник…

А пока на смену чувству пришла супружеская привычка. Ты любил сына и дочь: сильно, когда они были маленькие, взрослеющих больше воспитывал. А в каком-то закоулке души таилось, щемило неудовлетворение, что еще недолюбил.

Перестройка перевернула весь твой прежний уклад жизни. Ты рискнул, продал новый «жигуль», занял еще денег и выкупил пилораму. Поставщики леса тебя знали, поставляли кругляк с отсрочкой платежа. С мыканьем и с потугами, но дело налаживалось.

Была встреча выпускников твоей школы. Бывшие одноклассницы в большинстве мало что представляли собой: так, простушки, а то и совсем пустышки, те, что были себе на уме, подурнели внешне; одни тощие,другие – наоборот пополнели. И ты на этом вечере пожинал плоды гордости за свою жену. Ты с блаженством отмечал восхищение свестников ее красотой, ее кругозором… А змей-искуситель был тут, рядом в самом наисвятейшем обличии.

На сей раз фурор среди женщин производил не ты, уже не будущий космонавт, летчик в прошлом. В бизнесе ты еще не преуспел, только-только раскручивался. Центром женских взглядов был «черный монах», только не литературный, чеховский, а бывший одноклассник: рослый, черноволосый, с ровными красивыми зубами, с поволокой в глазах – для школьных дев герой-любовник из Голливуда – кумир юности и твоей жены. Теперь к его сексуальности прибавилась окладистая борода, а клобук на голове и длинная ряса интриговали дамские головки, обладает ли (некогда развратный преподаватель научного атеизма) стойкостью целибата. Танцующий «черный монах» имел свой шарм. Взахлеб доказывающий сотворение божье (и про себя признающий, как человек разумный, неопровержимость эволюции), он был интереснее тебя, как необычный собеседник, как мужчина, занимающийся бодибилдингом. (Правильность и благополучие твоей семейной жизни не обязывали тебя  стремиться к оригинальности и остроумию, держать себя в спортивной форме, появились брюшко, второй подбородок, хотя ты все еще производил впечатление. Однако презентабельность и сексуальность вещи разные).

Несмотря на свою религиозную экзотичность, сей «черный монах» вершин в иерархической карьере не достиг. Принять монашество для убежденного холостяка было, что два пальца обмочить и потом ими класть крест что на младенца, что на покойника – одно навар. Он грезил об архиерейском жезле, роскоши, красивых келейницах, которых жаждал с особой истомою. Изнаночную сторону, что кроется за внешней церковной благопристойностью, он познал во всех извращениях за годы учебы в семинарии, а потом и в духовной академии. Знал, что постригающий его в монахи епископ в архиерейских покоях вовсю сожительствовал с келейницей, а их тайная дочь теперь работает библиотекарем кафедрального собора.

Но, как говорится, званых тысячи, а избранных единицы, и дай святым отцам автоматы для завоевания лакомых мест, в стране возник бы дефицит патронов. Богу слава, а попу кусок сала! И такой увесистый шматок ему предоставлялся, когда архиерей намеревался женить красавца-семинариста на уродливо-страшной библиотекарше. Но не внешность будущей жены отвращала его, а стремление к высшей церковной власти перечеркивало всякую мысль о женитьбе. Он понимал: «Дед Мороз», (как за глаза звали в епархии за дряхлость епископа) не надолго, а у новых владык всегда новые фавориты, и бить потом поклоны где-то на периферии представлялось делом не весьма перспективным. Уже сейчас кафедрой правили царедворцы. По этому поводу существовал свой афоризм, мол, 90% ума «Деда Мороза» принадлежат епархиальному секретарю, а остальные 10% его келейнице. Пигмей секретарь из-за своего низкого роста не любил высоких и красивых священников, а «чудотворец» (как иронически называли священнослужители вновь постриженных монахов) не был его родственником. И «черный монах» решил сыграть на 10% ума келейницы архиерея, что была еще не дурна собой и явно скучала при увядшем иерархе… Но развеять ее томление «чудотворцу» не дали: нашептали старому, приукрасили… Выпускник духовной академии был послан настоятелем сельского прихода. Там он служил, а жил по-прежнему в городе и свою неудачу стал возмещать прелюбодеянием. Змей-искуситель в монашеском облачении совращал, развращал жен батюшек, красивых прихожанок, малолетних духовных чад, надеясь после наступления импотенции проползти по-пластунски в святые.

После встречи в школе вы с женой оказались у него в гостях. Спиртного за вечер было выпито много, ты, знающий меру, пытался контролировать себя. Но под остроумные каламбуры попа, под его витиеватые тосты ты перебрал лишнего, хотя и был насторожен беззастенчивыми улыбками супруги, в глазах которой уже не светилась недоступность, когда они (как мы сейчас) уже не столько танцевали, сколько обнимались под мелодию дико жаждущего саксофона, под звуки трепетной скрипки. Его глаз ты не замечал, а они с огромным аппетитом пялились на твой подмытый зад. Как известно, церковная братия делится на черное духовенство, в котором пребывают все принявшие монашество, и на белых священников, живущих с женами. И есть третье сословие – «голубые», объединяющее черных и белых. Не получив от тебя и намека на содомскую оргию, «черный монах» просто-напросто споил мужа прехорошенькой жены.

А тебя тошнило, рвало, пока не вырубился в постели в бессознании.

5

Проснулся ты от скрипа кровати и стонов за стенкой. Понять, сон это или явь, ты не успел, снова отключился. Потом рядом с тобой была рыдающая и трясущая тебя жена. Ее терзали слезы раскаяния за накатившее наваждение, с которым она боролась и не справилась. Ее вина была в том, что у нее не хватило сил устоять от искушения. Однако ты притворился спящим, за что жена в душе стала тебя презирать. Собственно ты и сам чувствовал себя тряпкой. Рогоносец! Это чувство в твоей честолюбивой душе поселилось неизвлекаемой занозой. Рога наставлены тебе женщиной не случайной, а найденным тобой идеалом, спутницей жизни. Ее страстные вскрики, «охи» долго будоражили твой слух, а образ «черного монаха» приводил тебя в ярость. Твоя замкнутость, задумчивость на лице и первые морщины, пробороздившие лоб – следы тех переживаний.

– То был мой ад.

– И твой рай, – противопоставляет костлявая, – когда предавался совокуплению с изменщицей с особенно обостренной ревнивой страстью! А когда ты увидел у жены духи «Однажды», какое они оказали на тебя воздействие, как ты неистовствовал в постели! Их запах стал для тебя стимулятором (батарейками «DURACELL»), когда ты стал хиреть, и жена умело возбуждала тебя этим ароматом измены. Какая мудрость! Какая тонкая философия любви!

– Довольно язвить, – замечает танцующий со смертью, – впрочем, предвижу и дальнейшее продолжение…

– В том, что ты принял полынь за мед, повинен только сам… Твой бизнес налаживался. Появились крупные клиенты, которые расплачивались по факту производства пиломатериала. Тебе везло. Производство расширялось, капуста завелась в карманах. Только рана от наставленных рогов не давала тебе покоя. Ревниво рассматривая себя в зеркале, ты сгонял в сауне жировые накопления, накачивал мускулы, придавал ему шоколадный загар в солярии. Стал ходить по-солидняку,  одетый то в смокинг, то в белоснежную тройку или в дорогие джинсы, твою голову украшали широкополые шляпы, адидасовские бейсболки, от тебя пахло «GIO» от Армани, и каким бы ты был «новым русским», не имей иномарки, троса в пятьдесят грамм, перстака с брюлликом – талисманом сильных с твердой волей людей (и с пятном в алмазе, тщательно замаскированным бесчестным ювелиром на злой рок, на самые неожиданные несчастья).

Ты, крутой парень, научился отрываться, расслабляться. Ощущение недолюбленности, жажда острых ощущений сделали свое дело. По своей воле ты стал посещать бизнес-клуб. Борясь с собой (как толстовский отец Сергий) и одновременно ожидая этого собственного «однажды», своего совращения, там-то ты ее и увидел. Она стриптизировала в роли «Кармен». Сцены ей было мало. Импозантная «цыганка» (с силиконовой грудью) выбирала себе на ночь партнера. Тебе она первому присела на колени, огонь модной однодневки окрылил тебя, и ты полетел на крыльях за кулисы. О, как ты был взбешен, увидев в уборной артистки «черного монаха». Исполнительнице знаменитой роли меда слаще сталкивать лбами своих поклонников, а потом срывать с победившего пылкий жар. Открыв и тебе дверь, она дерзнула разыграть вас, улегшись на диване и налив в пупок коньяка. Ты первый сообразил осушить магический нектар, с прыткой удалью метнулся на желанный пьедестал… И растянулся, как червяк, от подставленной подножки. Повергнутый торжествующим демоническим взглядом соперника, на сей раз ты почувствовал себя уже не половой тряпкой, перед твоими глазами замаячила красная ткань. Теперь ты мог расквитаться за некогда поруганную честь и за эту подлянку. Деньги все могут: нанятые бандиты, спившийся ветеринар и уличная шлюха осуществили твой коварный замысел…

Но тебе мало стало этой победы, ты, самолюбивый, решил добиться и ее, сорвать миг наслаждения, назло не устоявшей в верности жене, захотел сполна испить свою коньячную горечь. Блажь – она как шлея под хвост мерину, и ты пустился со ржаньем вскачь за гастролершей с силиконовой начинкой. Чужой город, чужая сфера влияния, чужие крутые парни. Залетного вздыхателя избили до полусмерти, поломали ребра, отбили почку. Полгода на больничной койке разорили тебя. Оставленное на самотек производство растащили, раскурочили. Увидев все это, ты, усталый, опустошенный, волочил ноги по мокрой траве куда глаза глядят, обессилевший, сокративший свою жизнь ранней старостью…

Такое вот былое… но оно в прошлом…

Кислая мина тебе не к лицу, милый друг, выделывай самые сложные па свободно, виртуозно, как еврей в цыганском ансамбле. Задорнее! Темпераментнее! Танго – это вечная страсть!

6

Смерть осанисто восседает на троне. Ее череп снисходительно наклонен, одна нога закинута на другую, левая рука лежит на подлокотнике и кисть манерно свисает. Вторая рука уперта в бок сиденья, на запястье рубиновый браслет, кости фаланг властно вздернуты вверх. Она шепелявит нараспев:

– После этого сна ты еще раз избавишься от вызывающей видения мочи. Переживешь еще одну возбужденную галлюцинацию. Недосягаемый призрак, лик строптивой Кармен будет твой.

Итак, «театр уж полон; ложи блещут». Оркестр наготове. Музыку, маэстро Бизе!

Устремляй блистательный тореро на танец жгучую, искрометную цыганку, пока песнь звенит гитарой звонкой, пока не оборвались жизни струны.

Под звуки зажигательного танго смерть дробно лязгает костями. Ее смердящий облик перевоплощается в зажигательную огненную деву. В ее очах восторг новой любви. С бисером на шее, с огромной золотой серьгой она веет пьянящими духами, азартно трясет плечами. Полуобнаженная грудь дышит взволнованно, бесы играют в крови, тонкая талия извивается, колышет волнами обтянутый шелками стан, фалды длинных юбок порхают вокруг точеных голеней, обнажают до бедер ноги.

И вот две пламенные фигуры летят, замирают и снова устремляются в кружащем танце страсти и любви!

– Ты мало путешествовал, тебе незнакомы другие страны, были недоступны роскошные отели, – шепчет пылкому любовнику Кармен, – но сегодня мы побываем на родине танго в жаркой Аргентине, в сияющем ночными огнями Буэнос-Айресе, возглавим карнавал полуобнаженных тел в Рио-де-Жанейро. Шампанское, сигаретный дым, упоительные ночи, фабрика пьянящих грез – это наше танго, это в унисон стучат наши сердца, горят наши руки, сплетаются наши объятия. Ты слышишь голос мой поющий, голос тот насмешливый: «Ценою жизни ты мне заплатишь за любовь!»

Жарче, жарче целуй, тореро! Взасос безгубую! Взасос безпупую!

7

Смерть смеется:

– Мочеиспускания больше не будет. Наступает последний галюн твоих неудовлетворенных желаний.

А больше всего в твоей жизни не хватало секса. Осознание этого синтеза любви и страсти явилось в страну после ухода коммунистов, когда твоя молодость уже прошла и мужская сила была не столь крепка. Тесная квартира, дети, проклятый быт… очень многое мешало предаться любви. Ты много работал: по вечерам, в выходные дни. Домой приходил уставший, подобно человеку, долго ехавшему в поезде, которого и после дороги продолжало качать. Так и ты, засыпая, все решал, решал производственные проблемы. Такая же усталая после работы жена в это время хлопотала по дому, порой до самой полуночи. Наконец она валилась в супружеское ложе. Ты просыпался.

«Давай потрахаемся!» – предлагал.

Затраханная работой, семьей, презирающая в душе мужа-тряпку, она в ответ готова была трахнуть тебя чем угодно по голове.

А в твоей голове звучало как танго – танго как прелюдия любви, любви во имя секса. Как много говорим мы о возвышенном, духовном, но чаще воображаем эротические картины. Нет на свете большего наслаждения, нежели секс! Нет в жизни большего удовлетворения, нежели секс! Слава, богатство – все второстепенно перед ним. Он радость юности и ностальгия старости, мечта каждого и всего человечества. Творец рода людского, он вершится на Земле и не закончится во Вселенной. И кто отрицает это, тот фарисей.

Ему посвящаем мы эту главу, эту оду найденному раю обнаженных тел.

Итак, в последний раз ощути себя молодым, красивым, сильным, как сексуальный Маркс, который не чуждаясь ничего человеческого, пахал как папа Карло!

Итак, оттянись по полной!

Кто я: Иная? Валька Ветрова? «Кармен»? жена? – каждая по отдельности и воплощающая их твоя Кончина. Мы занимаемся любовью средь звезд в цветущем гроте… прочь полуосязаемость! – ты пытаешься снять бюстгальтер, чулки, бикини, но это кружевное безумие оказывается декоративным кожным покровом инопланетянки, твои же мускулы рук, ног имеют вид лат, а волосяной покров на груди плетется кольчугой – мужская мощь ждет иного воплощения…

И вот после ленинского субботника сцена прелюбодеяния переносится на речной берег. В ее ауре ненасытное первобытное женское начало, словно от когтей дикой кошки твою спину жгут царапины, натянутый лук Амура, ваши пружинные тела… вскрик в сладостном порыве…

О, воспетый мечтами Рио! – ты за окном номера пятизвездочного отеля, горят свечи, ветерок приносит аромат ночных фиалок, вино делает атлетического сложения мужчину уверенным в себе, напористым. Сильные руки лишают огненную деву последнего смущения, взору предстают налитые спелостью груди с вздернутыми темными сосками, прелестный животик внизу с холмиком завитушек манит естественным желанием, «конский хвост» волос рассыпается, накрывает лицо любовника душистым шатром, жадные губы путешествуют по твоему телу, вызывают дрожь, слияние разгоряченной плоти. Мы улетаем в безумных трансах, как Иоко Ионо и Джон Леннон. Твоя раскрепощенная фантазия придумывает разнообразные сюжеты, позы под звуки этого сексуального танго:

«Тра-та-та, тра-та-та,

Давай, давай,

Bessa me mucho…».

– Я источаю аромат духов «Однажды» – запах ревности – дразню тебя красной тряпкой. Невыносимый цвет измены, вьется, порхает алая цель. Ты, возбужденный бык, вбиваешь ее в землю, бодаешь в небо, с каждым ударом становишься моложе, сильнее, сексуальнее…

«Гремят кастаньеты,

Ликуют трибуны

Развязка близка…»

«Тра-та-та, тра-та-та…».

Давай, давай, рогоносец!

«Последние, отчаянные силы – бросок», ты настигаешь изменницу, с неистовой страстью врываешься в меня. Ты Зевс!

Вспомни, доблестный рыцарь, как отстоял свою честь, какую устроил мышеловку искусителю, когда тот после освящения квартиры занимался оральным сексом с мнимой хозяйкой, оказавшейся уличной шлюхой. Для произведенного в скопцы сия хиротония сделала его истинным монахом!

Вспомни восторг жены, когда преподнес ей заспиртованные «ядра» ее совратителя. С каким пылающим жаром она отдалась тебе, мачо, мэтросексуалу! Но теперь эта ее судорожная страсть принадлежит мне.

«Тра-та-та, тра-та-та,

Даешь стране угля!»

– Мы извергаемся фонтаном, потопом по колена, по пояс, по горло… Ты хватаешь последний глоток воздуха, последние удары сердца…

«Но это сердце билось, жило, любило!»

Дополнительная информация

• ISBN: 978-5-9901584-2-9
• ББК: 84 (2 Рос = Рус) 6 – 44 С18
• Название: Танго со смертью
• Редакторы: Н. Свириденко
• Корректоры: Н. Свириденко , Е Селиванова.
• Технический редактор: М. Санаров
• Художник: А. Михайлов

Все книги

• ← Love@mail.ru
• Все книги →